Продолжаю брать в местной библиотеке потрепанные ГДР-вские книжки.
Точно такие же как в Букинисте моего детства на углу Литейного и Невского.
Все четыре художника хороши по-своему.
Утрилло мне особенно был дорог своей неказистой скромностью и трагичностью.
В нем было что-то питерское: какой-то провинциальный аристократизм.
Человек, научивший меня по-настоящему любить живопись — Володя Фильев, описывал картины и художников, как некие
природные явления или, возможно, приятелей-собутыльников.
Естественно, он никогда не произносил никаких дат или заграничных географических названий.
Вместо трупного музейного гламура в качестве «мирового искусства», ожидавшего нас в роскошных залах Эрмитажа или Русского,
благодаря Фильеву, мы научились извлекать
очень важные для нас переживания из потрепанных альбомов, плохо напечатанных советских открыток и
привозной полиграфической редкости.
С тех пор, я всегда предпочитаю остаться в музейном книжном киоске и не идти в залы.
Ну и да,
ядовитый Гайнсборо, брутальный Халс, драгоценный Вермеер.