Берлинское интервью барда, поющего для «новых умных». Псой Короленко сравнивает советскую культуру кухонного общения и нынешний шоу-бизнес, специфику советских и американских музыкальных школ, а также признается в любви к исполнению гамм и урокам сольфеджио.
Известный интеллектуальный бард выступил в Берлине, где его и нашла корреспондент «Часкора» Ника Дубровская. Концерты Короленко в Берлине имели две составляющие — «русскую» и «интернациональную». В кафе «Бургер» и двух других клубах Псой представил «Унтернационал», совместный его проект с Дэниелом Каном. «Унтернационал» идет на английском, идише и русском, но русский язык работает в нем скорее как «непонятное магичное слово».
Кроме этого, Псой Короленко дал в Берлине и три «русских» концерта. Два из них организовал Илья Тимаков, исполнитель песен и пропагандист русской музыкально- поэтической культуры в Берлине. Концерты прошли в «Чайковском» и Haus der Sinne.
Эти клубы представляют две ветви одного социокультурного древа, два подхода к презентации камерного искусства. «Чайковский» — русская кухня с чаепитиями, в традиции советских квартирников, когда независимой песне нельзя было на большую сцену. Haus der Sinne — салон с домашней атмосферой и почти семейными отношениями между хозяевами и завсегдатаями.
— В основном ты выступаешь на камерных сценах: небольшие клубы, кафе, кабаре. И это отсылает к определенной традиции…— Скорее, к конгломерату традиций, включая кабаре, кафе поэтов, «индепендент», домашний фолк, русскую бардовскую песню. Они объединяются и превосходят себя. Да, тема встречи на тесном пространстве, освоение границ, преодоление барьеров — об этом и песни во многом. Но это лишь часть формы и содержания.
— Ну вот Высоцкий, которого слушали по домам на кассетных магнитофонах, сумел организовать общественное пространство. — В СССР были запрещены публичные представления: на демонстрацию ходили по разнарядке и она теряла значение общественного праздника. Барды выполняли общественный заказ на театральное и на политическое представление, созидали из множества частных кухонь единое пространство «граждан СССР».
Сегодня вместо демонстраций существует шоу-бизнес. Но он, в отличие от советского времени, дело сугубо добровольное. Поклонники Киркорова его и правда любят.
— Где, по-твоему, сегодня формируется публичное значимое пространство? Опять на кухнях? — Парадигма «советский — не советский», «московские кухни — выйти на площадь», «Брежнев — Киркоров» не покрывает этой темы. При любом укладе были все виды публичных пространств, по-разному значимые для разных групп. Сейчас всё это тоже есть.
Интервью с фольклорной певицей. Мила Кикина уверена, что уже сейчас, возможно, мы по телевизору слышим самые настоящие народные песни XXI века: спустя сотни лет их начнут петь фольклорные ансамбли.
Сказать, что какие-то из них не значимы, — риторическая фигура. Для меня лично значимое пространство будет там, где есть ощущение истинности, правильности, своевременности. Когда в нем есть какая-то правда момента.
Любое пространство имеет шанс оказаться значимым. Equal opportunity. Affirmative action. И в то же время любое пространство подвергаю равной внутренней экспертизе. Доверяй, но проверяй.
— Однако твоя музыка вряд ли может звучать на стадионе. Или может? Кажется, что она слишком сложная и прихотливая для анонимной толпы…— Безусловно, может. Но лучше, чтобы на заднем плане было «бум-бум-тыц-тыц». Я выступал с диджеями, и самая сложная песня становилась танцем.
— Как это происходило? —С диджеями я работал в Туле. Не стадион, но очень большой зал. А вот на фестивале еврейской культуры в Кракове было человек тысяч десять. И кстати, чтоб одни евреи, так нет. Там я впервые испытал, как легко и удобно петь перед большой аудиторией.
— Насколько важно для тебя пространство, в котором ты выступаешь? Как оно меняет твое поведение, твою музыку? — Чем больше аудитория, тем легче работать. Но в камерном и клубном концерте есть свой челлендж. Удача и неудача зависят от других факторов.
— Один из посетителей твоего концерта спрашивал тебя о музыке, которую ты пишешь для своих песен. Почему она такая простая: ты используешь только один инструмент («гармоху») и несколько аккордов? — В музыке вообще семь нот. Простота и сложность не в этом. Эффект трех аккордов у меня обманчив. Может быть, их и три. Или четыре. Или два. Дело не в количестве, а в функциях, в качестве.
Церемония национального отбора на конкурс «Евровидение» стала боями без правил. Репортаж с ринга. Два к одному в пользу Первого канала. Настя Приходько из седьмой «Фабрики звезд» легко обошла маститую Валерию и группу «Кватро».
Эта музыка не так проста, как кажется. Я придумал свой способ играть на пьянино, про который уже пишут всякие исследования. Но возьмем последние альбомы. «Гонки» — электронные аранжировки Neoangin. «Родина» — вокал, скрипка, аккордеон, контрабас, кларнет, клавиши и ударные. «Русское богатство» — Алёнин фактурный рояль, ее же музыка или парафразы из классики. «Унтернационал» — «Ой Дивижн», израильский клезмер-бэнд, аккомпанирует мне и Дэниелу Кану, который сам играет на аккордеоне и на укулеле. «На лестнице дворца» — средневековые песни под клавиши, флейту, барабан, цимбалы, скрипку, контрабас, аккордеон, гитару, гармоху. Гармоха незаменима. Ее звук уникален. Эта модель Casio нигде не продается уже.
— Ты записал много альбомов, у тебя есть партнеры, проекты, приглашения. Ты состоявшийся музыкант. Жанр интервью требует вопроса: «Как у тебя это получилось?» Расскажи о своем музыкальном образовании. Любимый школьный учитель? — Елена Николаевна Вишняк. Вела хор в музыкалке, куда я ходил с пяти лет. Галина Николаевна Биндлер. Влюбила в сольфеджио, толкнула к тому, чтобы подбирать. Светлана Александровна Кацоева. Учила играть на пьянино. Я благодарен ей за момент труда.
А нужен ли труд или это насилие? Допустим, он не нужен. А вот мастерство? Нужно? Или тоже нет? Сложные вопросы, почти метафизические. Аккомпанировать себе стал, когда бросил музыкалку. Но, с другой стороны, я без тренинга этого, без Баха и Черни, может быть, вообще бы не прыгнул в песни.
— Многие считают, что любовь сначала, а потом уже труд. — Да сама любовь — это труд, чего там.
— Важна процедура. Насколько жестко учитель должен вести ученика или это ученик должен вести учителя? — Но откуда это жесткое «или — или»: любовь или труд, наставник или помощник, играть этюды или слушать инструменты? В сложном процессе есть место разным направлениям. Что-то обусловлено средой, эпохой, культурой, личностью ученика, учителя. Многое зависит от совести, доверия и внутренних предрасположенностей конкретных людей.
— Это всё так, но ты-то ходил в советскую музыкальную школу. Она же отличается от, например, американской музыкальной школы? — Не факт, что в СССР музыке учили под прицелом танка, а в американской садились в круг, сначала пускали трубку мира, а потом начинали слушать пение птиц и учились у них. Это миф. Там более сложная стратификация. Читал какую-то книгу, кажется, Гильеса, чтобы не соврать, про разные школы внутри советской. В Америке тоже есть индепендент-стили, а есть традиционные, с упором на труд и протестантские ценности. А в конечном счете всё зависит от учителя. И от ученика.
— Однако большинство советских школьников все-таки посещали репрессивный вариант музыкальных школ. Я знаю это по своим одноклассникам, я сама не ходила в музыкальную школу (мне досталось штриховать портреты гипсовых голов в художественной школе). По-видимому, профессионалами стало незначительное число учеников. Остальные превратились в заинтересованных слушателей. — В позднесоветском габитусе был институт халтуры, сачкования, филонства. Это меняет картину. В музыкалку ходили сотни, из них десятки филонили и мучить себя не давали. На кого-то давили родители.
В Миннесоте тоже есть stage moms. Заставляют детей стать музыкантами, чтоб отработать проблемы родителей. Это нравственный и психологический вопрос. Политического масштаба я тут не вижу. А гаммы играть — это же не только для техники. Это и медитация.
Перекодируем рутинные упражнения как медитацию, и они сразу станут родными в нью-эйдж, перестанут восприниматься как логоцентрическое «мужское» давление на свободный ищущий нагваль. Гамма — это путешествие в мир гармоний, иерархий, это практическое освоение пифагорейских начал в музыке. Разговор о скучных гаммах не выдерживает критики.
Но есть такие моменты, когда не нужно их играть. Иногда надо спросить у ребенка. Эту сложную диалектику общего и особенного учитель постигает в контакте с учеником.
Беседовала Ника Дубровская