Борис Гройс: Выйти за пределы элитарного пространства…

О ситуации в современном искусстве, о положении российских художников в иерархии международных арт-институций Гройс – профессор философии и истории искусства, критик современного искусства, автор фундаментальных исследований современной художественной культуры. С 1981 года живет в Германии. Беседовали мы с Борисом в Нью-Йорке.

— Какие отношения у вас складываются с Нью-Йорком?

— Каждый весенний семестр я преподаю в Нью-Йоркском университете. Я люблю этот город. Живу здесь в очень приятном районе – недалеко от Вашингтон-сквера. Похоже на жизнь в деревне: всюду можно дойти пешком – до библиотеки, до работы, до магазина. К тому же здесь все открыто 24 часа в сутки. Я не пользуюсь машиной – не умею водить. В Европе все-таки приходится куда-то ехать.

В Нью-Йорке очень смешанная публика, тут легко иностранцу. Когда приезжаешь в Нью-Йорк, сразу же становишься ньюйоркцем. Опять-таки в отличие от Европы.

— Только что прошла биеннале Уитни – важное событие для американского мира искусства. Вы, конечно, там побывали…

— Очень явственно были видны две тенденции, которые отличают современное искусство. Одна тенденция – к коммерциализации, другая – к политизации. Порой они пересекаются, но большей частью нет. То искусство, которое движется в сторону коммерциализации, идет в направлении дизайна. И оно на Уитни преобладало.

— Мне кажется, такой расклад объясняет, почему правого современного искусства не существует.

— Я не стал бы так однозначно утверждать, что правого искусства нет. Смотря что считать искусством. В Германии и в Америке очень распространен феномен правой рок-музыки. Существуют весьма брутальные видеоигры.

В изобразительном искусстве правое, националистическое искусство невозможно по очень простой причине. Современная арт-сцена изначально конституирована как интернациональное пространство. Изобразительные искусства – самые интернациональные, они не завязаны на язык, как литература. А ведь правая идеология – это националистическая идеология.

— Правой можно назвать идеологию глобализации, идеологию неолибералов. Буш в таком случае будет правым, хоть он и не завязан ни на какую национальную идеологию. В то время как все левое американское искусство назойливо антибушевское.

— Знаете, есть множество художников (я бы даже сказал, что их большинство), которые оперируют на международном арт-рынке, никак не будучи политически маркированными. Такие художники хорошо вписываются в господствующую модель неолиберальной глобализации, поскольку они себя и постулируют в рамках либерального международного рынка. Например, тот же Мэтью Барни. В его последнем фильме «Drawing Restraint 9» – изощренном концептуальном перформансе, созданном совместно с Бьорк, – показаны некие садомазохистские ритуалы. Аполитично и интернационально.

— По-моему, это как раз и есть коммерческие художники.

— Да, но либеральная идеология и есть коммерческая идеология. Можно сказать, что это художники, которые функционируют в рамках либеральной политической модели – расширения рынка. В противоположность им левое политическое искусство почти полностью существует на деньги фондов, на спонсорские программы и не участвует напрямую в расширяющемся рынке искусства.

— А что вы скажете о позиционировании российского искусства на интернациональной сцене? О недавнем массированном выступлении русских в Нью-Йорке? Имею в виду большую выставку в Центре Гуггенхайма, затем «Россию-2» и выставку, организованную Катей Деготь и Леной Сорокиной…

— Выставку в Гуггенхайме готовили люди, работающие в крупнейших русских государственных музеях – Эрмитаже, Русском музее. Это люди советской формации, их взгляды и критерии отбора не совпадают со взглядами их западных коллег. Конечно, в России существует сложившаяся система частных галерей, которые ориентируются на частных коллекционеров. Но российские коллекционеры – они тоже родились не вчера, у них советский бэкграунд, авангард и модернизм они еще по Гегелю учили… Все это приводит к тому, что между потребностями русской публики и западной существует серьезный разрыв. Не берусь судить, хорошо это или плохо, но в любом случае возникает некая зона несоответствия.

— Чего же такого ждут российские коллекционеры от российского художника, что входит в противоречие с ожиданиями коллекционера немецкого или французского? Вот вы говорите, что на биеннале Уитни доминировало декоративно-прикладное, дизайнерское искусство. Если это и есть основное направление неолиберальной культурной мысли, то чему тут можно противоречить?

— В основе любого коллекционирования лежит приобретение уникальности. Для того чтобы собрать хорошую коллекцию, нужно иметь внятную концепцию развития искусства в исторической перспективе. Несмотря на то что «дизайнерские» работы очень декоративны и очень поверхностны, это продуманная, просчитанная позиция. Это не тот дизайн, что у соседа, и не тот, что делали предшественники, – это очень специфический дизайн, уникальный, тот, что делается здесь и сейчас. Что касается русских институций, то, по моим наблюдениям, у них такой четкой концепции нет. А если она и есть, то отличается от западной.

— Оставим дизайнерское искусство – в конце концов, это малоинтересно. Однако и в политическом искусстве ситуация не благоволит к российским художникам. К примеру, российские художники, выставляющие антипутинские работы, выглядят выносящими сор из избы. Путин ведь не более чем африканский царек. А вот Буш для многих – воплощение мирового зла, поэтому антибушевские работы вполне подходят под определение интернационального искусства.

— Это верно лишь отчасти. Многие африканские художники сделали интернациональную карьеру… Однако русское политическое искусство очень сильно отличается от западного. Прежде всего визуально оно мало чем отличается от неполитического, поэтому как политическое не опознается.

— Ну конечно, картины Дмитрия Гутова – совершенно галерейные работы…

— Гутов как раз в этом отношении лучше других. Прежде всего в основе любой политической позиции должно лежать «за что-то», а не «против чего-то». Быть «против Буша» недостаточно, чтобы на свет явилось политическое искусство.

В основе западного политического искусства лежит идея солидарности – солидарности с бедными, обойденными. В России бедные никого не интересуют. Никого не интересуют проигравшие, прогоревшие в результате реформ. Сегодня в России слишком много жестов в элитарно-гламурном пространстве и крайне мало художников, которые реально, а не декларативно интересуются бедными людьми. Однако именно такое искусство, на мой взгляд, можно назвать левым и политическим. Именно оно вписывается в классическую русскую традицию.

Эта линия, идущая еще от Достоевского, видна, скажем, у Ильи Кабакова в его работах 70-х годов, и у других художников, начинавших в 70-е годы, таких как, скажем, Борис Михайлов. В современном русском искусстве солидарность с униженными и оскорбленными представлена весьма слабо.

— В своей книге «Комментарии к искусству» вы утверждаете, что не существует определенной, раз и навсегда заданной границы между искусством и политикой. Она постоянно переопределяется. Известно много примеров политического активизма, который не считает себя искусством. Вот группа «Миллиардеры за Буша» – они участвуют в уличных демонстрациях, вырядившись в токсидо и вечерние платья, и рассовывают полицейским в карманы напечатанные на ксероксе доллары. Или питерская группа ХУЯ ДСПА (художественная ячейка Движения сопротивления имени Петра Алексеева): ее акции вроде вывешивания транспаранта «Мутин – пудак!», по мне, вполне художественные, при этом участники ставят перед собой конкретные социально-политические цели. Похоже, именно среди этих людей стоит искать настоящих художников.

— Начиная с Марселя Дюшана вопрос о том, что такое искусство, а что таковым не является, – вопрос неактуальный. Сегодня мы находимся в зоне эстетизации политики. Левые и правые, официальные и неофициальные – все старательно создают свой образ. Где политизация искусства переходит в эстетизацию политики, наверняка никто не скажет. Это изначально нестабильная зона.

А высказывание «Мутин – пудак!»… мне кажется, это пример очень характерной для русской культуры фиксации на одном лице.

Кстати говоря, в нынешней культуре сам факт упоминания важнее оценочной позиции. Если вы смотрите ссылки в Интернете, вам просто покажут количество упоминаний. И в этой системе координат назвать Путина гением или м***ком – практически одно и то же. Само упоминание важнее, чем его характер и контекст. Поэтому, на мой взгляд, по-настоящему политическим жестом стал бы отказ от участия в этом элитарном пространстве, которое постоянно занимается саморепродуцированием и самораспространением, и попытка выйти за его пределы. Политическим и одновременно художественным жестом.

9.06.2006