По ссылке от
1)чудный эпиграф к посту
Зараз проявились у Советской власти два крыла: правая и левая. Когда же она сымется и улетит от нас к ядрене-фене?
Михаил Шолохов, «Поднятая целина»
2) В кратце соображение состоит в том, что настоящие либертарианцы, которые понимают свою задачу в упразднении государственного контроля, как опасной и не нужной обузы для экономики и свободного человека, и христианские фундаменталисты объединились на почве упразднения заботы о сиром и больном ближнем.
Историческая часть поста написана настолько внятно и четко, что не могу не процитировать полностью:
«Итак, давайте проследим, как другие общества подходили к перераспределению, какую роль в этом играли разные институты, и что из этого вышло.
Я плохой еврей. Я не дочитал до конца Талмуд. Те первые несколько томов, которые я всё же прочёл, были посвящены большей частью как раз перераспределению. С талмудической дотошностью обсуждалось, как именно и сколько именно еврей должен отдавать на бедных, как именно эти деньги распределяются, и так далее, и так далее. (Хорошее изложение еврейских обычаев этой поры можно найти вот тут). Позже я узнал, что аналогичные обычаи соблюдались у католиков. Тарелка для пожертвований сопровождает почти каждую службу, причём пожертвования идут не только на саму церковь, но и на призреваемых её бедных. У мусульман пожертвования на бедных (закят) являются одним из пяти столпов веры, не менее важным, чем пятикратный намаз или хадж.
У этих обычаев есть ряд общих черт. Во-первых, они только на первый взгляд похожи на благотворительные пожертвования в нынешнем западном обществе. Последние добровольны; человек, не жертвующий ничего, отвечает только перед своей совестью. Пожертвования на бедных в традиционном обществе де-факто были отнюдь не добровольны. Человек, не соблюдавший обычаев: не дававший цадаку, не оставлявший снопов на поле и плодов в саду, — рисковал тем, что его бы просто выгнали из религиозной общины. В условиях, когда у человека не было защиты помимо общины, это было очень сильное наказание. Часто равносильное смертному приговору. Либертарианцы, жалующиеся на жестокость налоговой службы, должны радоваться тому, что за неуплату налогов сажают, а не казнят. Во-вторых, в распределении участвовала церковь (храм, мечеть); это была религиозная (т.е. очень важная) система. В-третьих, помощь бедным рассматривалась не как милостыня, а как право бедных и обязанность общества. В общем, ничего общего у этого перераспределения и общества «Капля молока», возглавляемого к поцелуям зовущей Еленой Станиславовной Боур, на самом деле не было.
В других обществах проблема перераспределения решалась иначе, часто с большим или меньшим участием государства, как в Китае, например. В античном обществе было смешанное перераспределение: им занималось государство (раздача денег полисом) и храм (сокровищницы храмов часто использовались для общественных нужд). Очень развита была система перераспределения в средневековье. Она была как церковной, так и корпоративной. Каждый человек был членом корпорации: крестьянской общины, городского цеха, еврейского гетто, церковной иерархии, дворянского сообщества и т.д. Представим себе, что в средневековье умер кормилец, оставив вдову и детей. Корпорация позаботилась бы о его семье: община о крестьянских, цех о городских, король о дворянских. Опять же, это было не милостыня, а право и обязанность: дворянская вдова по сути не просила у короля помощи, а требовала то, что ей полагалось. В российском обществе действовала такая же структура перераспределения. Здесь такое понимание права бедных сохранилось очень долго.
Эти обычаи были уничтожены тремя важными событиями: Реформацией, промышленной революцией и Просвещением. Реформация выступала под лозунгом дешёвой церкви. Поскольку значительная часть церковных доходов шла на бедных, дешёвая церковь означала сокращение системы перераспределения. Промышленная революция разрушила традиционные корпорация. А Просвещение подвергло критическому анализу и осмеянию старые обычаи и нормы. Действительно, жертвовать церкви на бедных — предрассудок. Что может быть естественнее и правильнее, чем отказаться от этого предрассудка? Забавно, что выступая под флагом гуманизма, Просвещение способствовало дегуманизации общества. О да, Просвещение говорило о благотворительности — не меньше, чем нынешние либертарианцы. По мере пауперизации населения всевозможные «Капли молока» множились, как капли дождя на лобовом стекле в грозу. А всякие Елены Боур красовались на благотворительных балах. Но старой, осмеянной деятельности церкви и корпораций это не могло заменить. Честертон язвительно напоминает, что в «варварском» средневековом обществе попавший в беду человек не умирал от голода и холода: его всегда спасала корпорация. А в современной Честертону Англии — вполне мог.
В России процессы Реформации, промышленной революции и Просвещения происходили почти одновременно и «сверху». Именно государство способствовало разрушению корпораций и изменению деятельности церкви. Да, оно взяло на себя часть перераспределения — вспомним надзирателя за богоугодными заведениями Землянику. Увы, воровство российского чиновничества проявилось и тут.
Разрушение тысячелетнего общества — процесс небыстрый. Он занял несколько столетий. Новое общество в общих чертах сложилось в 19 веке в Европе и США (Россия ударными темпами двигалась в том же направлении). Это общество хорошо описал Диккенс. Работные дома. Долговые ямы. Детская смертность. Детский полурабский труд. Рабочий день от зари до зари. Монополии: как правило, работники завода покупали товары в заводской лавке по грабительским ценам. Отсутствие пенсий: человек работал, пока мог, а потом по сути оказывался на улице. Нельзя сказать, что это общество было особенно справедливым: место человека в нём определялось не столько его, человека, личными качествами и трудом, сколько размером наследства.
Я бы заставил всех сторонников laissez-faire читать в обязательном порядке Диккенса — глядишь, кто-то бы что-то понял.
Одновременно со становлением laissez-faire росли и социальные напряжения. Девятнадцатый век бурлил. А к двадцатому веку стало ясно, что без перераспределения не обойтись. Люди просто не хотели жить по Диккенсу во имя светлых идеалов индивидуализма и laissez-faire. И коммунизм, и национал-социализм, и фашизм были по сути ответами на невыносимую обстановку в обществе. Но дело не ограничилось Россией, Италией и Германией: социалистические течения были сильны в тот момент и в Британии, и во Франции, и в США. Далеко не случайно то, что такие разные люди, как Сталин, Гитлер и ФДР делали похожие вещи: собирали молодых людей и строили за государственный счёт дороги, тем самым снижая нагрузку на рынок рабочей силы (многие ли помнят безработицу двадцатых годов в СССР?) и создавая инфраструктуру. Разница проявилась в том, как они это делали: Сталин сгонял зеков и строил дороги из ниоткуда в никуда, тогда как американские дороги служат и сейчас.
Факт состоит в том, что laissez-faire порождает социализм разного толка: коммунистический по российскому рецепту, национал-социализм Гитлера, фашизм Муссолини, лейбористский англичан, etc. Мизес говорил, что хочет бороться с социализмом. Ему следовало бы прислушаться к совету профессора Преображенского и бить себя по голове.
В итоге из всех решений проблемы неравенства и перераспределения выжил «новый курс» ФДР и его аналоги в Европе. По сути это было возвращение к традиционному перераспределению, только место церкви заняло государство, а место церковной десятины — светский налог. Это оказалась очень удачной попыткой объединить идеалы Просвещения (человек свободен) и принцип ответственности (ты свободен, но ты обязан уплатить налог). Очень важно, что это разделение веры и налога сохранило возможность свободы совести: в традиционном обществе я был обязан верить в Бога общины и платить десятину. В новом обществе я могу верить во что угодно, но обязан платить налоги.
Слова «новый курс» все-таки плохо переводят смысл политики ФДР. Курс этот по-английски называется New Deal. Deal — это сделка, договор. Взаимовыгодное соглашение. Это было соглашение классов. По этому договору бедные обязывались не бунтовать при условии, что им обеспечат достойный уровень жизни, safety net. А богатые согласились отдавать часть доходов в обмен на защиту своей собственности. Перераспределение ушло из сферы морали и перешло в сферу справедливости, соблюдения договора.
Договор оказался удачным. Он обеспечил процветание и развитие Америки на весь двадцатый век. Увы, он был чересчур удачным: новое поколение американцев успело позабыть, что было до New Deal. Отсюда идеализация прошлого и желание отмотать ленту назад. Именно это и было основой успеха республиканцев в конце прошлого-начале нынешнего века. Это новое поколение просто не понимает, что такое laissez-faire девятнадцатого века, и как это бывает, когда человек под старость оказывается на улице. «
То есть речь идет об отмене New Deal, который и есть собственно — «США» в представлении большинства народа-населения Земли. Чего бы они иначе так ломились в Америку со всех концов планеты? Понятно: защита для слабых, простор для сильных.
3) Каким будут США, если New Deal действительно удастся отменить? Об этом можно только спекулировать. Возможно, случиться то, что предполагает