По ссылке от
Ещё совсем молодым человеком, за несколько лет до Революции, Бабеф задавался следующим до слёз наивным в понимании XXI века вопросом: «…каково было бы состояние народа, все общественные учреждения которого были бы таковы, чтобы обеспечивали полное равенство между всеми людьми: чтобы земля принадлежала всем вместе и никому в отдельности, чтобы, наконец, всё было общим, до произведений всякого рода промышленности. Были бы согласны такие учреждения с естественным законом? Возможно ли, чтобы такое общество могло существовать, и чтобы было мыслимо приводить в исполнение такое распределение продуктов?». Однако, вопрос этот не с неба на него свалился. Детство Франсуа было полным лишений. Он начал работать с 16 лет. Нищета. А работал он землемером в своей родной Пикардии. И революция застала его комиссаром по межевым делам. И Бабеф досконально знал, какова степень наглого и несправедливого распределения собственности в эксплуататорском обществе, и во что эта несправедливость обходится миллионам тружеников.
Первое время, вероятно, очень недолго, он верил, будто освобождение автоматически предусматривает и справедливость распределения. Но по мере движения революционного процесса Бабеф обнаружил, что единосущная троица Великой Французской Революции — Свобода, Равенство и Братство, распадается, при малейшей попытке воплотить одну из двух первых её составляющих, а третья составляющая, Братство, таким образом, просто повисает в воздухе. Свобода порождает неравенство, а равенство требует значительного ограничения свободы. Поэтому о братстве не может быть и речи. Что же делать? Вероятно, такое триединство не закономерно. Его необходимо разделить.
Он был, в сущности, совершенно простым человеком. Когда оказалось, что приходится выбирать между свободой и равенством, он без колебаний выбрал равенство — ведь наличие свободы обязательно предусматривает имущественное неравенство, а простому человеку свойственно думать прежде всего о материальном. Он выбрал равенство и в сердце своём принёс ему в жертву свободу. Иного выхода не было, свобода и равенство несовместимы — весь мир убедился в этом, когда во Франции, освобождённой яростным порывом народного возмущения, немедленно невесть откуда появились богачи, ограничить аппетиты которых оказалось гораздо труднее, чем расправиться с тысячелетней аристократией, ведущей своё происхождение от самих Меровингов, а нищих стало больше, чем во времена проклятых Бурбонов.
Ситуация, знакомая каждому из нас, кто пережил начало горбачёвской перестройки. Я-то в те смутные годы без колебаний выбрал свободу, потому что — профессорский сынок — не привык ценить ломоть хлеба превыше всех благ земных. Мне свобода дороже, и я либерал. Ну, а Франсуа Бабеф либералом не был. Ему нужно было равенство. Да вот его беда — добиться равенства, судя по всему, совершенно невозможно, не учиняя грабежа и кровопускания. А Бабеф был очень мирным человекам, его кровожадная воинственность кое-как ещё проявлялась на бумаге в меру очень ограниченных литературных способностей, не более того.
План Заговора во имя равенства, который возник ещё в тюрьме и во главе которого, выйдя из тюрьмы, встал Бабеф как идейный вдохновитель и непосредственный участник был на редкость кровожаден и совершенно невыполним. Вот этот план вкратце: 1.Убить всех директоров республики; 2.Овладеть залами заседаний Совета пятисот и Совета старейшин; 3.Запретить под страхом смерти всем должностным лицам продолжать отправление своих обязанностей. А затем. Преследовать беспощадно и убивать на месте всякого, кто окажет сопротивление. Восстание должно начаться звоном колоколов в разных частях города. 16 тысяч заговорщиков должны рассыпаться по всему Парижу и разносить слух, будто Директория намеревается восстановить монархию. И так далее. Святая простота. Среди этих 16 тысяч было, вероятно, не менее нескольких сотен полицейских агентов. Все руководители были арестованы как раз накануне выступления. Ей-Богу, смешно, но не хочется смеяться.
Что касается кровопускания, то единственным человеком, которому пустил кровь Франсуа Бабеф (Гракх Бабеф!), оказался он сам. Выслушав смертный приговор, он выхватил спрятанный нож и ударил им себя в грудь. Нож сломался, несчастный пророк равенства остался жив и был притащен на эшафот, истекающим кровью. Его гильотинировали. Осталась огромная, совершенно безо всяких средств к существованию, семья. Ужасная судьба.