С Володей Фильевым я познакомилась на подкурсах Мухинского.
Точнее, сначала я познакомилась там с Сашей Рудаковым, а уже он представил меня Фильеву и его жене Наташе.
Фильев был тогда чем-то вроде бога. Ходил не касаясь земли, высоко задрав голову.
Он очень редко приходил заниматься на подкурсы. Был молчалив, даже суров, но иногда вдруг взрывался каким-то страшноватым визгливым смехом. Посмотрев на бледного 25 летнего лысеющего Фильева, нормальный абитуриент мухинского училища сразу понимал, что это человек не жилец и держался от него подальше.
Володя был бесспорным и обожаемым лидером, широко известным в узком кругу пророком. Он рисовал на гигантских кусках оргалита маслом отчаянные картины, демонстрируя невиданную страсть и смирение одновременно.
В социальном отношении Фильев был абсолютно беспомощен. Не то, что прямо сейчас не приспособлен, но как бы не приспособлен навечно. Такой человек никогда не мог бы встроиться в «нормальный мир».
Зато его жена, Наталья, крошечная блондинка, работница фотоателье, была прекрасно приспособлена к нормальной жизни и истово защищала своего гениального мужа, как и положено русской женщине-декабристке.
Я тогда училась в 10-ом классе и год как закончила художественную школу, в которой за 4 года совершенно разучилась рисовать.
Более того, я забыла то чудесное чувство восторга и всевластия, которое возникает у каждого увлеченно рисующего ребенка.
Фильев помог мне его вернуть. Я прекрасно помню как это произошло и всегда буду ему за это бесконечно признательна.
Дело было так:
я стояла у листа ватмана, на котором уже 3 час мучительно «писала» поблекшей гуашью натюрморт. Я хорошо помню отвратительно коричневый цвет драпировки. Это такой специально какашечный цвет, который достается всем послушным и потерянным живописцам, усердно перекрашивающим одно и тоже место, в надежде вызвать к жизни давно погибшие краски.
Ситуация была безнадежная и позорная, но я не сдавалась и не показывала виду. Дело происходило в студии у моего тогдашнего друга и будущего мужа — Саши Рудакова, куда каждый день заходил Володя с Наташей.
Фильев подошел к моей работе и указал мне на маленький квадратик красного беспорядка, чудом избежавший поглащения унылым коричневым гавном, и сказал: «вот этот кусочек — абсолютно гениальный. тут есть все, что нужно, чтобы было не стыдно жить» и ушел.
А я сразу же все поняла. Это как забытая мелодия. Кто-то напел ее и все сразу встало на свои места.