Города живут и умирают как люди.
Мой город (как нам твердили с детского садика — петербург-петроград-ленинград, а потом уже, когда я выросла, еще и гламурно-пузырчатый Санкт-Петербург,) — колыбель трех революций.
Народу при его рождении погибло уйма. Нас в советской социалистической школе, почему-то учили восхищаться гением Петра, который прорубил какое-то окно и скромно замалчивали масштабы злодеяний и смертоубийств.
Рождение, впрочем, часто связано с ужасами, болью и запахом смерти.
Янтарь на трубках Цареграда,
Фарфор и бронза на столе,
И, чувств изнеженных отрада,
Духи в граненом хрустале;
Гребенки, пилочки стальные…
Прямые ножницы, кривые,
И щетки тридцати родов
И для ногтей и для зубов.
Елена Петровна Самокиш-Судковская (1863–1924)Иллюстрация к «Евгению Онегину» А.С.Пушкина.1900-1904
Постепенно мой город становится многонациональным. В нем появляются отличные универститеты, библиотеки, театры. Город, со всеми положенными ужасами и достоинствами европейской столицы. Кто бы мог подумать, что такое возможно обустроить в пасмурной финской глубинке.
Революция 1917 года — это главное событие в жизни Питера. Пик его развития. Цель его жизни. Какая уж революция более важная: февральская, октябрьская или театральная постановка Евреинова к дню празднования октрябрьской — не так уж важно.
Важно, что в этот момент город стал сосредоточением надежд и страхов чуть ли не всего мира.