Злая, точная, отлично написанная рецензия Нади Плунгян на книгу Маши Гессен о Григории Перельмане.
«Он из математической школы и из еврейской семьи, я тоже [недолго] ходила в математическую 57-ю школу и выросла в еврейской семье.
Мы абсолютные ровесники. Я решила, что быстро в него въеду [курсив мой. – Н.П.]»[6].
Сама формулировка выглядит несколько гангстерской, но ее трудно понять, не учитывая огромного слоя мифов и стереотипов, сложившихся в постсоветском обществе вокруг математики как науки.
Первый и основной из этих мифов – элитарность. Именно этот пункт, похоже, стал для Гессен решающим и в выборе сюжета, и в настойчивом самоотождествлении с Перельманом – хотя их ценности и стратегии почти перпендикулярны.
Подчеркивая, что она в очередной раз пишет о представителе элиты, Гессен с первой страницы задает максимальные иерархии, подавляющие читателя: «гений», «задача тысячелетия», «совершенная строгость» – и уже во введении отождествляет область своего описания с советским математическим истеблишментом – предельно закрытым миром привилегий.
…
Все эти построения, в конечном счете, создают колосса на глиняных ногах: недоступный, надменный и репрессивный мир математики, в который автор и стремится «въехать», присваивая, развенчивая и разрушая его образ.
Выбор Перельмана в качестве главного героя этой драмы не случаен: его равнодушие к статусам и «игру не по правилам» легко выставить как нелепый сбой идеальной системы, повод для ее дискредитации.
Именно деконструкция и присвоение мифа о математике, а вовсе не биография ученого, является основной задачей книги.
…
Право на жизнь или высказывание (что для медиа почти одно и то же) в российском публичном пространстве определяется деньгами или степенью приближенности к правящим кругам.
Совершенно ясно, что эти радары Перельмана вообще не индексируют. Есть у него деньги или нет? Если есть, он по праву попадает в разряд «вип», но попадает таким, каков он есть – рядовым сотрудником НИИ, человеком, погруженным в науку и не связанным с властью никакими обязательствами лояльности.
Дезориентированные СМИ пытаются задним числом приписать ученому эту лояльность (приклеивая к фотографии костюм) или же, чувствуя смутные опасения, выставить его самозванцем, который обманным путем проник в верхний слой, а потому заслуживает разоблачения.
Следуя этой беспорядочной логике, в видеоинтервью журналу «Сноб»[8] Гессен называет книгу детективом, а свою работу над ней – расследованием, как если бы ее герой совершил какое-то преступление и обрезал контакт с журналистами, пытаясь уйти от ответственности.
…
Валерию Рыжику «ужасно не хотелось вмешиваться в жизнь ученика, которого он всегда уважал» (с. 78), потому что для него имели значение «благородство, честность, ответственность и другие универсальные ценности» (с. 71), и это не случайно звучит, как «и другие официальные лица».
Одноклассники Перельмана «отвечали ему признательностью и хорошо помнят его вежливость и увлеченность математикой» (с. 74), но никто из них в личном разговоре почему-то «не упомянул» о том, что Перельман забывал завязывать шнурки или стричь ногти.
Гессен исправляет эту оплошность: отсутствие давления на ученика, не соответствующего общепринятому формату, – явный недосмотр.
Она щедро ставит Перельману оценки – такие, как ей кажется, должно было бы вынести ему большое общество, включая коллег и родственников: «выскочка с нечесаными волосами и ужасными ногтями» (с. 168), «патологически честный», «взбалмошный и мелочный» человек.
Ей странно, что беседа о науке может интересовать больше светского общения (с. 178); странно, что Перельману «предельно не нравилась мысль, что он может быть чьим-то трофеем» (с. 181), и так далее.
В бесконечном удивлении Гессен транслирует одну простую мысль: люди ни под каким видом не должны претендовать на мышление, отличное от взглядов на мир элитарного обывателя. Если такое все же происходит – это может быть или нонсенсом или патологией.
Очень сильно и искренне завидую Наде Плунгян! Я бы очень гордилась, если бы это был мой текст.
Однако, хорошо, что в России есть не только российская элита (тм), но и Григорий Перельман, его учителя математики, его одноклассники и Надя Плунгян.
