Виктор Петрович Тузов был очень важным для меня человеком.
Я познакомилась с ним, когда еще училась в школе и ходила на подготовительные курсы
Мухинского училища.
Вите было 32 года, у него был стеклянный глаз, борода, манеры клоуна и он преподавал русский
язык и литературу в институте океанистики.
От романтического ("настоящего") художника, Витю отличало только отсутсвие бархатного
берета. Все остальное было при нем: эксцентричность, готовность жертвовать собой и другими во имя
"вечного и прекрасного", презрение к бюргерам.
Я еще подумаю над фразой "о покойниках или хорошо или ничего" и, возможно, потом допишу еще
что-нибудь о Тузове.
Для начала начнут с "хорошо". Когда мне исполнилось 18 лет, я не поступила в институт (Мухинское училище), ушла из дома и оказалась буквально НИГДЕ. Тузов к этому моменту развелся с обеспеченной женой. Спал на матрасике в дворницкой у нашего общего знакомого. Кажется, почти потерял работу.
Будущее представлялось нам обоим одинакого туманным и загадочным. Одно время мы делили мастерскую и поэтому проводили вместе почти каждый день.
По четвергам мы ходили в букинист на Литейном, где с раннего утра, толпа коллекционеров
старых открыток выстраивалась в очередь. Желающие купить новые поступления открыток, становились в круг. Продавец торжественно выносил коробки с новыми поступлениями. Покупатели отсматривали
открытки и передавали их дальше по кругу. Среди коллекционеров были профессиональные охотниками за
редкостями, которые можно с выгодой перепродать, а также любители морских пейзажей, бабочек,
портретов знаменитых актеров и прочее. Хотя, возможно, все они покупали открытки для перепродажи
другим коллекционерам, потому что наш кружок состоял из угрюмых сосредоточенных мужчин среднего возраста.
Мы с Витей гонялись за странностями, то есть за настоящим искусством. Мы сами никогда не знали, что может нас привлечь: иногда мы в восторге хватались за блекло-воздушного Моранди, иногда визжали от счастья, наткнувшись на особенно идиотский портрет Ильича, работы какого-нибудь белорусского кудесника, иногда деловито приобретали солидного Малявина.
В тот момент нашими кумирами, по наущению Володи Фильева, был Кончаловский, Малявин,
Хаим Сутин и прочие создатели живописной гимнастики.
Мы и сами писали гигантские картины маслом, размахивая мастихином как красным революционным флагом.
Я видела последние работы Тузова. Это были какие-то блеклые "сложно устроенные" акварели.
На сколько я понимаю, Витя пытался совместить свой первоначальный восторг от работы с цветом и формой и, требуюмую возрастом, солидность.
Как-то, через Сашу Рудакова, он познакомился с Зайцевым и эрмитажниками и, возможно, решил привнести в ядовито опустошенный контекст Новой Академии "музыку сфер", как он ее понимал.
Говорят, что перед смертью он отдал свои акварели на хранение в какой-то питерский банк (где он сейчас этот банк?) на имя своей дочери.
В любом случае, главное в Викторе Тузове были не его работы, а он сам, как персонаж.
Жаль, что не осталось побольше его фотографий.
А может быть, они еще когда-нибудь и встретятся. Как вот эта, которую я нашла в файсбуке у лондонской девушки, знакомой Тузова.