Определение демократии, как и диктатуры с теократией я все таки найду потом и выложу. Однако нельзя не согласиться с Кургиняном, что демократии и диктатуры сами по себе ничего не решают.
«Если мы будем все время зацикливаться на демократических институтах, на открытом обществе, как говорит Поппер… Мне хочется тогда спросить моих западных коллег, которые очень любят это открытое общество: представьте себе африканскую страну. В ней все хотят кушать людей. Но одна часть говорит, что надо кушать всех, а другая — что только детей, или женщин. Образовались две партии, образовался людоедский консенсус, образовались две газеты, у которых есть предмет дискуссии. Значит ли это, что мы построили открытое общество? Я спрашиваю об этом американцев, они смотрят на меня и всерьез говорят: «Начнется с этого, а кончится западными ценностями». Я говорю: «Когда кончится?» В таких случаях обычно вскакивают израильтяне и говорят: «Это будет открытое исламское общество, которое будет обсуждать, убивать нас химическим оружием или ядерным. Это будет две партии и парламент. А мы хотим жить!»
«Недавно Козырев, бывший министр иностранных дел, откровенничая по телевизору, сказал, что вот мы все думали-думали в 1992 году, что нам делать, какую идеологию придумать; а потом решили, что любая идеология ведет к диктатуре, поэтому не будет никакой идеологии. «Место идеологии займут деньги», — говорил он и вот так вот тряс пальцем. Я подчеркиваю, что когда место идеологии занимают деньги, то получается классическая формула формирования криминального государства.
Я не против денег и не против того, что деньги должны иметь колоссальное значение в регуляции общественной жизни. Я просто подчеркиваю, что когда деньги претендуют на то, на что они не должны претендовать, когда деньги становятся трансцендентальным основанием культуры, то тогда дело плохо.»
И вот :
«Ельцин говорил, никогда этого не забуду: «Все ничего. Но когда заработают дремлющие силы рынка…» Смысл какой: секретарь обкома безумно долго всем все навязывал: что сажать, что не сажать. Ему надоело, он больше не хочет никаких целей. Он хочет только одного: власти без целей. Он властвует и целей не ставит — цели ставит рынок.»