Очередная встреча чиновников министерства образования с общественностью проходила в красивейшем месте, рядом с Сити-Холлом.
Я пришла пораньше и с удивлением наблюдала, как подъехал здоровенный автобус, заполненный корейцами. Вежливые и многочисленные, вооруженные видео-камерами и разукрашенные торжественными лентами они быстро заполнили почти весь зал.
Насколько я поняла, милые корейцы вообще не были в курсе событий. Про реформу, проходящую в Нью-Йорке, ни чего не знали. Большинство из них не говорило по-английски. Они приехали, чтобы заявить протест против распространение какой-то книжки, неправильно освещавшей отношения между Кореей и Японией.
Потом двери закрыли и началась презентация чиновников министерства образования на тему, «Как мы изменим финансирование школ и сделаем его справедливым» (т. е. как раз про реформу). Чиновники удовлетворенно урчали за своим специальным столом председателей, корейцы вежливо слушали, дожидаясь своего часа.
Когда он наступил, к микрофону последовательно подходили в основном пожилые люди, которые через переводчика рассказывали о страданиях своих родственников, замученных в японских тюрьмах, обзывали обидчиков «тварями, хуже собак» и требовали запретить некую, одним им ведомую книгу , на которую они все время ссылались.
Корейцы очень дисциплинированы, у них повышенное уважение к начальству. В начале каждого выступления они многословно выражали почтение председателю и другим присутствующим чиновникам. Я не знаю корейских обычаев, но мне показалось, что это у них какие-то принятые ритуальные практики. А чиновники, кажется, записывали их «Мы вам так признательны за вашу работу на благо общества», в качестве поддержки реформы.
Судя по всему их, бедных, специально завезли.
Чиновники с пониманием кивали, в ответном слове корейцам поддержали все их требования. Однако объяснили, что в Америке книги не запрещают, если они не порнографические, но пообещали разослать во все школы, заказавшие в свои библиотеки упомянутое сочинение, факс с объяснением позиции корейской общины.
Это перепития заняла большую часть времени собрания. Зато получилось демократично, организованно и без претензий.
Через некоторое время, в корридоре начался шум. Затем оттуда донеслась ритмическая речевка: «Lets us in!» («Впустите нас!») Она повторялась так громко и долго, что не возможно было продолжать заседание. Бухтящую про » грядущую справедливость распределения бюджета» чиновную тетеньку стало совсем не слышно.
Председатель собрания — канслер Клайн, одновременно ближайший помощник Блумберга, назначенный им управлять всей реформой государственных школ в Нью-Йорке, разрешил открыть двери. В зал вошло человек 100 с плакатами и транспарантами: «Остановите реформу!» «Прекратите тесты!» и т.д.
У господина Клайна, как две капли воды похожего на нашего Березовского, только посмешнее, с этого момента с лица не сходило выражение: «Вот, блин, в место того, чтобы заниматься серьезными делами, приходится иметь дело с этими больными». У Клайна, кстати, сейчас сосредоточена в руках удивительная власть. Он управляет бюджетом, значительно превосходящим бюджеты многих стран. От его решений зависит 1.1 миллиона нй школьников, огромное количество родителей, учителей и других сотрудников системы образования. Не говоря уже о миллиардах долларов, которые он централизованно распределяет.
Презентация была сорвана и Клайну пришлось выслушивать выступления собравшихся.
Они все были негативные. Такое количество ужасных историй, предостережений о том, что случится, если Клайн не остановит реформы. Больше всего поразили рассказы о произволе директоров школ, о том, что в школах не хватает учителей, а с реформой их не будет совсем. Кто пойдет работать на таких условиях? Реформа приведет к тому, что любой директор будет вынужден платить учителям еще меньше денег, чем они получают сейчас.
Про «справедливое распределение финансов», о котором рассказывала тетенька-чиновница, одна из выступавших заявила, что цифры в презентации были ложные и подробно объяснила почему. На ее вопрос к Клайну: как такое может быть? Ответ был: «Мы примем к сведенью — у вас закончилось время.»
Следует отметить, что кроме одиноких гражданских активистов, учителей на пенсии, которые «не могут молчать, когда разрушается даже то небольшое хорошее, что еще было» и обеспокоенных родителей, реальную силу, противостоящую Клайну имеею только профсоюзы учителей.
Я видела их директрису — неприятная крикливая женщина. Большинство митингующих — представители цветных и бедных районов. Они явно организованы и научены профсоюзами. Я видела как они все выступали: по бумажке, их было легко сбить. Но я бы отдала все деньги профсоюзам. Пусть они их не эффективно распределяют среди учителей, потому что Клайн их «эффективно» отдаст частным консультантам.
Это мать семерых дочерей. Она говорит по-испански через переводчика.
Это выступление режиссера документального фильма о нй государственном образовании. Он пытается задавать вопросы, ему отвечают,»Пишите е-маил».
Бывший учитель (30 лет стажа) , очень спокойно и внятно объясняющий Клайну реальные последствия реформы. Уговаривает его, приводит причины, обосновывает свое мнение. Ответ снисходительный: «вы можете послать нам электронное письмо»
Испуганный корейский переводчик, забрался за колонну и от туда переводит приглушенным голосом. Корейская делегация, кажется, так и не поняла куда они попали и что происходит. Тетенька, сидящая рядом со мной, поинтересовалась: «а это протесты испаноязычной общины против порядка в ИХ школа? Какие все-таки они крикливые! Мы вот: работаем на 3-ех работах, а все терпим!»
Корейцы, занимавшие первые 5 рядов кресел, оказались естественным барьером между чиновниками и протестующими.
Я оказалась последней из выступавших. Прослушав несколько часов горячих выступлений, душераздирающих историй и проникновенных советов, я решила, что нужно вести себя иначе.
Поэтому мой вопрос был:
«Господин Клайн, можем ли мы что-нибудь сделать, чтобы остановить реформы?»
Ответ был восхитительный!
«О! — с удивлением произнес Клайн, а вы не согласны с реформами?-«Вы знаете, я обегал весь Нью Йорк, побывал во всех школах, поговорил со всеми директорами, многими учителями и родителями …. (длинное описание его тяжелой работы на благо общества) и многие говорят, что «все отлично!» Многие верят в лучшее, верят в перемены!»
«А как вы подсчитываете, сколько согласных и сколько не согласных?» — ядовито спросила я. В зале заржали.
Тут мистер Клайн сменил амплуа с добросердечного чиновника, который горит на работе, на строгого Начальника, одергивающего нерадивого служащего.
Он сухо ответил: «Переходите к существу дела. У вас есть конкретные претензии?»
Тут я лоханулась. Нужно было закончить разговор. Тогда в записи (а все выступления записывало куча журналистов), осталось бы «Как вы подсчитываете?»
Можно было еще показательно процитировать Сталина, «важно не как голосуют, а кто считает голоса».
Но я, забыв о том, что это не собрание людей, которые пытаются совместно решить проблему, а соревнование на подобие Слама, кто кого переговорит, бросилась рассказывать про нашу чудесную школу- самую лучшую школу НЬю-Йорка (по словам того же Клайна) и про то, что с появлением стандартизированного тестирования она, вероятно, будет уничтожена.
Наша школа получила «D» (двойку) по тесту.
На мой вопрос: «Не доказывает ли это, что тестирование вредно?»
Клайн сострадательно вздохнул (я опять оказалась в безопасной категории мам, которые не видят Большой Картины, но болеют за свою маленькую проблемку): «Дорогая , тут мы ничего не можем поделать, это — закон!»
И посоветовав всем писать ему письма, Клайн удалился для разговора с журналистами один на один.
