Спорим со прекрасном завтра.
Я все больше убеждаюсь, что позиция жестких марксистов не особенно то отличается от позиции рыночников фундаменталистов.
И те, и другие считают, что современное производство — это Высокотехнологичный Централизованный Завод, управлять которым должны профессионалы.
Есть, конечно, и разница, но она скорее декоративная.
Рыночники считают, что распределять произведенные на Заводе продукты должен «свободный рынок», который распространит богатство среди все более широких масс и наградит трудолюбие.
В пику им марксисты считают, что распространением займутся Профессиональные Начальники, руководствующиеся соображениями добра и справедливости.
В результате, в обоих системах, руководят, распределяют и планируют одни и те же люди: профессиональное начальство.
Более того, они всегда руководствуются Самыми Лучшими и Гуманными Соображениями (в данных конкретных обстоятельствах).
Нужно признать, что даже самые застойные социалистические правительства, демонстрировали в целом больше человеколюбия, чем империалисты-капиталисты, готовые на все, ради наживы.
Но это ж было в эпоху холодной войны.
Может быть, они это делали в пику Загнивающими Капитализму, который
в пику Коммунистическим Врагам устраивал государства всеобщего благосостояния.
Выиграв Холодную Войну, Капиталисты немедленно принялись за демонтаж общества всеобщего благосостояния.
Капиталистов-социалистов, любителей Завода, следует рассматривать в качестве сиамских близнецов, связанных друг с другом общим кровотоком.
И то, и другое отличается от свободного общества так же, как свободные и демократические школы отличаются от «нормальных школ» с планового-урочной системой, оценками, мучителем-учителем и учеником-терпилой.
Кстати, прочитала в очередной статье Давида Грабэра, что впервые слово «свобода»(amarga) было использовано древними шумерами и означало это слово — «возвращение к матери».
Термин это — экономический и означает он вот что: залезая в долги, крестьянин постепенно терял скот, дом и членов своей семьи, которых последовательно забирали кредиторы.
В конце концов, несчастных должник убегал и селился подальше от «цивилизации», где промышлял воровством и грабежами. Для снятия социальной напряженности и по старинной традиции, в случае восхождения на престол нового царя почти автоматически отменялись все долги.
В этом случае, отщепенцы могли вернутся домой (к матери).
Это и была свобода. Свобода от наложенных внешними обстоятельствами обязательств.
Рынок, завод, школа, государство, «единственно верный образ жизни» — это все ужасы несвободы, различные способы связать нас друг с другом внешними неестественными обязательствами.
И не стоит с ними мириться, ни под соусом коммунизма, ни под соусом капитализма.
Даже если нас пытаются убедить, что без этих обязательств мы умрем с голоду, не полетим в космос, не построим БАМа или не сможем посещать важные культурные учреждения.
Не верьте! На самом деле, построим, полетим, не умрем и будем посещать.