Назавтра, в десятом часу утра, я вхожу в свой первый класс. В нем —
парты. В углу — бог с лампадкой. На стене — царь в рамке. На полу —
плевательница.
Это мой новый мир. Я проживу в нем семь лет.
Только что дочитали с Беней
Александра Бруштейн. Дорога уходит в даль…
Замечательная книжка.
К сожалению, Беня не достаточно хорошо знает русский, чтобы получать удовольствие от забавных диалектов, на которых разговаривают герои книги.
Попросил меня растолковать на последок, что такое
Может обзываться на кого-то собирается?
Книжка — насквозь красная, описывает жизнь еврейской девочки, наблюдающей
тупую и пошлую несправедливость царской России.
Книгу эту нежно любит крайне правый постсоветский средний класс.
Как это возмжно?
Презрение к мерзким жирным фабрикантам, сочувствие бедному еврейскому доктору, бесплатно лечившему революционеров и рабочих и голосование против медицинской страховки для всех американцев?
Откуда это?
А потому что: ДЛЯ ВСЕХ НЕ БЫВАЕТ!
В повести подробно описывается быт провинциальной семьи еврейского доктора.
Жена его не работает. Не потому что больна, а просто не нужно. Он же доктор!
У них проживает служанка, которая называет доктора «яке пан», а также
французская гувернантка (была немецкая, но они ее прогнали).
Это кроме других частных учителей, которые приходят заниматься с дочкой.
Кроме этого, доктор умудряется находить время, чтобы бесплатно помогать рабочим. Он делает им операции и, вообще, кажется лечит целые кварталы бедных жителей на регулярной основе и совершенно бесплатно.
Советский доктор не мог себе позволить не то, что кухарку, он и отдельную квартиру не всегда мог себе раздобыть. Работал он часто на нескольких работах, никогда не отказывался от ночных дежурств.
При этом, он не мечтал ни то, чтобы об очках в золотой оправе, которые беззаботно потерял Сашенькин папа, но и о паре дурацких джинсов, заработать на которые можно было примерно за месяц самоотверженного и оплачиваемого труда на скорой помощи.
Если бы советскому доктору пришла в голову мысль кого-то беслатно лечить, то его собственная семья могла бы оказаться в совсем плачевном положении.
Как-то мы говорили с об интеллегенции и революции, о том, почему в перестроечные времена интеллегенция поддержала растрела Парламента.
На мой взгляд, это и был конец постсоветских надежд на демократическую Россию.
Вот потому и поддержали растрел парламента, что начитались в детстве «Дорога уходит в даль…» и с тех пор решили, что «Сашенькин папа ошибался.
Нельзя было помогать гегемонам.
Жандармы антисемиты, глупые попы и жирные фабриканты тоже, конечно, не сахар, но хуже гегемонов ничего не бывает. Лучше пусть будет иерархия сверху, а то установят «иерархию снизу».
Прежде всего, придя к власти, гегемоны отобрали у еврея-врача, отдельную квартиру, кухарку и французскую гувернатку «.
Если в Дании среднестатистический гражданин верит в то, что справедливое государство должно заботиться обо всех гражданах и равноправие в целом лучше, чем неравенство, то
постсоветские граждане верят в то, что справедливого государства не бывает, а значит, «каждый за себя».
Кто бы сейчас взялся переписать «Дорога уходит в даль…» ?
Так же фактурно, сочно, рассказал бы о 7 летней девочке, выросшей в интелегентной семье в 90-тых. О соседях-барыгах, о нищих родственниках, о бабушке, которая кормила на свою копеечную пенсию
безработного сына-инженера. Увидев всю безысходность, которая ее окружала, эта девочка решила стать…
государственным чиновником.
Потому что поколение 0, выбирает работу «государственным чиновником».
В 90-ые, говорят, большинство старшеклассников хотело стать бандитами и проститутками.
Сможет ли сегодня кто-нибудь написать романтическую повесть похожую на «Дорога уходит в даль…»
или все равно получится безысходно смешной South Park?
«В углу — бог с лампадкой. На стене -милиционер в рамке. На полу —
плевательница.
Это мой новый мир. И я по каплю выдавлю из него все возможные удовольствия: и гувернатку, и шубу, и очки в золотой оправе.»