Прослушала все до последней лекции Гройса. Очень поучительно! Было бы еще, еще бы послушала.
Гройс рассказывает о величие институций современного искусства, об их растущей роли в современном хозяйстве и об экспонциальном росте количества художников, проектов и фондов.
Результат — жесткие инфляционные процессы. Слишком много художников, слишком много проектов.
Ведь современное искусство эмансипировалось от своего практического, утилитарного, религиозного значения.
Единственная его ценность — эстетическая.
Кто же решает, что ценно, а что нет? Кто решает, что отправится в музей, а что в мусорную корзину?
Решают, как известно специалисты-сотрудники-институциональные профессионалы, но на вопрос девушки:
«А я вот знаю хорошего художника, но он совершенно не коммуникабельный человек и это убивает его карьеру», Гройс отвечает:
«Все решает случай: есть коммуникабельные, которых никто не замечает, есть стеснительные, которых поднимают на знамена. Это судьба!»
На самом деле, ни фига не судьба. Это все равно, что сказать, что брокеры богатеют или беднеют, потому что им везет или нет на бирже.
СоврИск требует серьезной работы, в основном связанной с самопромоушеном и с быстрой реакцией на информационные потоки.
Не случайно художники левой ногой зарабатывают деньги в рекламе или дизайне. Ты попробуй ка, убеди банкира дать денег на инсталяцию, которая через месяц испариться? После такого, убедить директора колбасной фабрики заплатить разумную сумму за увеличение продаж, проще простого.
При такой тяжелой работе, большинство совр. художников — нищеброды, существа зависимые от грантодателей, галеристов, кураторов. Приходится проталкиваться, побираться и ревниво расталкивать товарищей по цеху.
В музеях мест мало, а кто не попал в музей, тому, как справедливо заметил Гройс, копец.
Спасти молодого художника могут только не бедные и понимающие родители, но таковые встречаются редко. Хотя большинство деятелей совриск — выходцы из обеспеченных семей и это, беспорно, классовое явление.
«Друг степей калмык» в богемной тусовке — явление крайне редкое. Такие попадают туда в качестве курьеза.
Поражает контраст: на открытие выставки собираются модно одетые люди, лично знакомые с богатеями, жирными коллекционерами и прочими хозяевами жизни, а после, кроме одно-двух удачно устроившихся «баловней судьбы», остальные занимаются чистым выживанием.
Что же заставляет кучу народа играть на таких невыгодных условиях?
Гройс рассказывал как прошла выставка Ротко (довольно скучного и даже туповатого, на мой взгляд, художника).
Она была организована музеем как религиозное действо, как поклонение. Народ ходил от картины к картине с выражением религиозного экстаза на лице.
Если вспомнить определение, данное Гройсом современному искусству, как «места, отмеченного обществом как сакральное»,
а соврменного художника, «как человека, в силу разных обстоятельств (указующего перста судьбы, не иначе) получившего маркировку жреца, имеющего право на создание уникального», то все становится более-менее ясно.
Многочисленные участники лотерии: «художники и музей (современная церковь)» — это прежде всего адепты новой веры.
Их готовность положить жизнь
на получение заветной жреческой должности и пропуск в сакральность — акт веры.
Они верят в то, что обозначенные инститом территории являются производителями сакральных смыслов и жаждут быть причастными.
В этом случае особенно интересно объяснение, данное Гройсом, новому религиозному фундаментализму.
На вопрос: как соотносится общая масса верующих с фундаменталистами, — почти все бы ответили:
«Фундаменталисты — это небольшая часть экстремистов, а основная масса верующих — это люди, придерживающиеся традиции, соблюдающие ритуалы. Они — носители исторической и культурной составляющей религии и не имеют почти никакого отношения с
сумасшедшими взрывателями, запретителями или агрессорами».
Гройс утверждает обратное: вся современная религия в основе своей — фундаменталисткая.
Под фундаментализмом Гройс понимает следование букве, буквальное прочтение текста, не требующее работы по интерпретации, по созданию общей референтной точки.
В этом смысле, современные религии демократичны. Каждый может присоединиться в любую минуту, в любом месте.
Они появились как реакция на материалистический, бездуховный 20 век с его рациональными тоталитарными диктатурами.
Религиозный подъем — главный тренд современности. Это происходит не только на мусульманском востоке.
Это происходит в Индии, в Америке и, конечно, в России.
Оптимистичным в лекции Гройса для меня был тезис о том, что современных художник быстро утрачивает роль волхва и пророка,
оприходованную им во времена модернизма.
Собственно, нужно помнить о том, что рациональный 20 век начинался с веры в то, что скоро каждый станет Платоном, Аристотелем и Коперником. Вооружившись этой верой художники-модернисты и развили бурную персональную деятельность в качестве пророков нового времени.
Результаты их деятельности (картины, тексты, музыкальные произведения) разобрали на артефакты, упаковали, запихали в музеи и частные коллекции.
А вопрос о том, когда же наконец каждый станет философом и художником, объявили не релевантным и утопическим.
С какого-то момента профессиональное сообщество в лице кураторов, музейщиков и частных коллекционеров начало назначать на должность пророков и демиургов, называя это «выбором судьбы».
Я очень надеюсь на то, что новое поколение, прибывающее в ряды современного искусства, откажется играть по старым правилам.
Прежде всего, оно должно вернуть искусству функциональность, но сделать это на новом уровне.
Гройс говорит о том, что многие сегодня боятся, что настоящая угроза храму современного искусства идет от дизайна.
Понятно, что функциональный дизайн предметов, не может никому угрожать, но вот дизайн социальных отношений — вполне
серьезный кандидат на то, чтобы завалить совр.искусство, как мы его знаем.
Деятельность социального дизайнера обладает многими важными характеристиками:
— Это всегда коллективная работа
— Ее результаты можно оценить объективно.
Скажем, вы взялись преобразовать какие-то процессы, например, остановить лесные пожары. Вы их либо остановите, либо нет. И профессиональная комиссия не сможет присвоить вам почетную грамоту потому, что «так распорядилась судьба».
— Одновременно, у этой работы есть и эстетическая составляющая. Есть акции очевидно красивые, а есть громоздкие и тяжеловесные. В любом случае, мы предпочтем те, которые принесут результат, но это не значит, что эстетика для нас не важна.
Гройс рассказал о широко известном феномене: почти всегда «чудодейственные» иконы были с эстетической точки зрения провальными, но это не останавливало верующих.
— Социальный дизайн основан на использовании новых технологий, но, в отличие от фундаментализма, он не погружается и не растворяется в них, он не «создает себе кумира», а использует бесконечную репрезентацию как строительные кирпичики для создания новой реальности.
В конце своего выступления Гройс сказал, что он не верит в то, что храму современного искусства что-то угрожает. Чуть пораньше он предположил, что институт современного искусства будет разрушен только, если власть захватит какая-то милитаристская группа, которая буквально на столбах начнет вешать кураторов и других сотрудников института СоврИск.
Можно, конечно, представить, что новые религиозные фундаменталисты захотят уничтожить соврискусство, как своих конкурентов.
Уже есть даже первые поползновения начать подобный процесс милитаристского демонтажа (попытки посадить в тюрьму Самодурова-Ерофеева).
Но, хочется верить, что победят социальные дизайнеры, которые мирно включат в себя современное искусство.
В конце концов, они же из него и произошли.