Мне пишут в комментах и в частных письмах (мне пришло много писем от людей из разных стран, после моего поста о суде), что нужно остерегаться писать в открытом доступе о судебных делах.
Люди советуют решать такие советы в кругу близких людей и с адвокатом и переживают, что это может нанести урон интересам ребенка (и моим) в суде.
Вот какие у меня по этому поводу соображения:
1) Хуже той ситуации, которая сложилась сейчас, представить себе не возможно.
Ребенка собираются под полицейским конвоем водить на встречи с отцом.
Социальные работники и судьи прессуют и обзывают меня и ребенка.
Отец не платит ничего на содержание ребенка, однако, тратит время и деньги на заведение все новых и новых судебных дел и написание доносов.

Мы все-таки в Германии иностранцы. Моему сыну уже 12 лет. С 14 лет он может сам решать с кем ему жить. С 12 лет к его мнению обязаны прислушиваться.

Но отец никогда и не хотел, чтобы сын с ним жил. Он еле дотерпел до 12 лет, после которых он не должен был по закону платить мне содержание и вытолкал ребенка (поднажал на него, и как раз перед летними каникулами — когда нужно было им заниматься, платить за лагерь, не противился на его переезде ко мне).

Последние 2 года сын жил половину времени у отца и половину у меня (по конца весны прошлого года). За это время отце ни разу не взял его с собой в отпуск, ни разу не побыл с ним одного дополнительного дня, не покупал ему ничего, ничем с ним не занимался.

Но он никогда не был против того, чтобы я дополнительно брала к себе сына.

Иначе говоря, проект «родительство» ему явно надоел и все сопутствующие траты и обязанности он как мог скидывал на меня.

Чего же он добивается в суде?
Мне кажется, что есть две причины: избежать социального давления родителей и друзей. Все-таки мы живем в Европе 2015 года. Не хорошо, что папа не интересуется ребенком, не платит. Преступно даже. А тут получается, что папа не при чем! Если бы только не безумная мамаша, которая настраивает ребенка против отца, ох как бы он был развернулся: и в театры бы ходил, и по горам бы с ним лазил и одежду бы ему наверняка покупал, и книжки. А так — никак не может! хочет очень, но не может!

Вторая причина, вполне меркантильная. Социальные сервисы послали запрос на выплату алиментов, а им адвокат отца ребенка ответил, что «пока идут суды еще не понятно, где ребенок будет жить, так что и платить мы не будем!»
Это, конечно, не законное заявление, однако, время потянуть немного можно.
В чем причина: жадность или у него правда совсем плохи финансовые дела, я не знаю.
Отец ребенка работает программистов в американской компании в Берлине, которая занимается производством музыкального софта на полный рабочий день.
Выглядит вполне упитанным: белая рубашка, круглый живот — вроде все в порядке…

2) Почему публично?
Власть решать и действовать дана судьям и социальным работникам публикой, обществом.
Они получают свою зарплату, находясь на содержании общественности и выполняя ее поручения.
Их действия контролируются законами, которые лоббируют различные общественные группы.
В этом смысле, такие суды — чистая политика.
Понятно, что любые законы и любые общественные группы — это возможность для закулисной манипуляции. Этим занимаются приватные работники — адвокаты. Их действия не ограничены ничем, кроме размеров гонораров, которые готов им оплатить клиент.
Я не могу тягаться со своим бывшим мужем в размерах выплат адвокатам.
Я уже заплатила приличную (для меня) сумму и в этот раз пошла на суд вообще без адвоката — одна.
Я не понимаю, почему я должна платить за то, чтобы отбиваться от абсурдных обвинений, если я уже и так полностью сама оплачиваю содержание ребенка.

Более того, я знаю, что ни я одна оказалась в такой ситуации.

Многим женщинам, которые развелись, которым не платят алиментов, не помогают в воспитании детей, а часто еще и оскорбляют и угрожают, говорят:

«Это ты одна такая, ненормальная (несчастная, невезучая, нелюбимая, сварливая, социопатка ….)! Вот посмотри на Машу (Габриэллу, Мирьям…): они до сих пор живут со своими заботливыми обеспеченными мужьями. И ты могла бы так же жить!»
или
«Посмотри на Ольгу (Ларису, Джейн..)! Она хоть и развелась, но ее муж платит ей деньги и отвозит ребенка к своим родителям на все лето!»
или даже
«Посмотри на Дашу (Наташу..) : она сама воспитывает ребенка, сама за все платит, работает на трех работах и отвозит ребенка к папе раз в полгода на свои же деньги, лишь бы ребенок думал, что все хорошо!»

ТО есть, каждая думает, что если бы только она немного потерпела, немного прогнулась, немного поднажала, то она не оказалась бы в этой эксклюзивной ситуации.

И все это неправда. Таких как я очень очень много. Редкость только, что об этом говорят публично.

Боятся говорить. И зря!
Потому что вместе действительно можно попытаться что-то изменить, а поодиночке можно только прогибаться.

3) Почему я не говорила об этом раньше.
Мой сын жил первые два года после развода половину времени у своего отца и половину у меня. То есть по сути, он был заложником.
Последние 8 месяцев, пока он живет со мной, я пробовала порешить дело относительно мирным. Я рассчитывала получить все права на воспитание сына и отделаться от своего бывшего мужа раз и навсегда.
У меня, правда, много занятий и интересов в жизни, кроме того, чтобы устраивать разборки и, по сути, чужим и безразличным мне человеком.
Насколько я понимаю, у него меньше развлечений в жизни, раз он продолжает меня судить.

Как я писала, неявка в суд — 26 000 штрафа. Дело серьезное.
Совсем забить на такие дела не получается.
Поэтому вопрос — как этим заниматься.
Тогда уж нужно делать все по-серьезному. А именно не только для себя, но и для всех. Всем вместе.
Нужно собрать свидетельства других женщин, оказавшихся в подобных ситуациях (те, кто пишет мне письма —— спасибо! ), нужно все это задокументировать, нарисовать комиксы, устроить выставки, демонстрации, перформансы, написать статьи и собрать подписи.

И мы еще посмотрим, кто кого!

А главное, в процессе не нужно будет юлить и обманывать, платить деньги жадным адвокатам и врать своим детям («потерпи немножко, папа тебя совсем не бил, просто подшлепнул») и выслушивать оскорбления.

Насилие и подлости возможны только за закрытыми дверями. Спросите кто-нибудь публично у отца моего ребенка готов ли он организовывать встречи с сыном, которого приведут к нему под конвоеем полиции?
На каком основании он не платит деньги на его содержание?
Уверена, что его ответы будут совсем другие, чем в «частном порядке».

Посетили с Беней заседание суда по двум делам, открытым в «семейном» отделе его отцом.

Первое дело: отец требует, чтобы суд назначил для него принудительные поднадзорные встречи с ребенком (принудительные для ребенка, поднадзорные, потому что ребенок отказывается встречаться с отцом один на один).

Решение — встречи назначены.

Беня, однако, на эти встречи категорически ходить не хочет, как не хочет вообще с отцом общаться.
В суде мне заявили, что если я не смогу обеспечить посещение ребенком выше указанных мероприятий, организованных «для его же пользы», то за ним придет полиция и поведет его на встречи с отцом под конвоем.
«Пока,» — доброжелательно заявила мне судья, -«мы не будем об этом говорить ребенку и понадеемся на то, что вы, как мать, устроите все без проблем.
Однако, если этого не случится, то у нас есть и другие меры воздействия».

Второе дело, возбужденное отцом — вопрос о правомерности родительских прав (моих).
Отец ребенка предполагает, что ребенок отказывается от общение с отцом исключительно под негативным воздействием матери. Это может означать только одно: ребенок травмирован наущениями матери, отрицательно влияющими на его психику. Государственные органы должны, по мнению отца, немедленно принять меры и начать экспертизу материнской адекватности, а также оценить возможно ли продолжение ею исполнения родительских обязанностей.

При этом сам отец никогда не предлагал себя в качестве основного родителя, не платит денег на содержание ребенка и, в целом, интересуется ребенком достаточно формально.

В течении 2ух часов, социальные работники объясняли мне, что я — опасный для ребенка человек, что нормальный ребенок не будет отказываться от встреч с отцом, что моя задача организовать и наладить общение между отцом и ребенком (плюс ко всем другим задачам, которые я должна решать без участия отца — «а кто сказал, что материнство — это просто?»).

Беню вызвали в суд для разговора с судьей и сотрудниками социальных служб, который продолжался около 40 минут.
Ребенок вышел из кабинета рыдая. Не плача, а именно рыдая. По его словам ему объявили, что его мнение не играет никакой роли, что уже все давно решено, что он обязан встречаться с отцом, вне зависимости от того, что он по этому поводу думает и вообще, чтобы он не придумывал про то, что его кто-то когда-то бил. Может быть разок подшлепнули или прикрикнули, но не более.

Беня остался в полной уверенности, что суд обладает властью не просто конвоировать его на встречи с отцом, но и посадить в специальный детский лагерь-тюрьму, про который он прочитал в книжке (и посмотрел поставленное по этой книжке кино). В лагере над детьми разнообразно издевались и заставляли рыть какие-то канавы.
Под давлением Беня согласился посещать встречи с настойчивым родителем и с ужасом признался, что под конец разговора готов был согласиться абсолютно на что угодно.

Еще он сказал: «А что ведь мой папа может сделать с нами, что угодно?» Я так и не поняла, что он имел в виду — власть отца, которую он теперь считает безраздельной или то, что у его отца нет никаких моральных ограничений и он может позволить себе делать что ему вздумается.

Во время суда я смотрела на Ноэля. Когда судья объявила, что конвоировать ребенка с полицией на встречи с отцом — это нормально, я все ждала, что он наконец-то остановит весь этот кошмар,но нет — он выглядел удовлетворенным, благодарным и даже торжествующим.

Может ли разумный человек рассчитывать на восстановление отношений с ребенком, которого притащит на встречи полиция? Мало вероятно. Но ему отношения-то и не важны.

В каком то смысле я чувствую облегчение.
Я очень ясно осознала, что имею дело с системой.
А это уже понятная задача.