Замки.

Англия — место действия самых любимых советских детских книжек.

Примерно с 4-го по 6 класс.

В среду вылетаем. На 5 дней.

Мы много раз бывали в Лондоне.

Но Париж- не Франция, Москва — не Россия, а Лондон — вовсе не Англия.

Под катом невероятной красоты фотография

Музыканты в Нью-Йоркском метро.

Нет ничего лучше черных, играющих на пустых мусорных ведрах.

Смотришь на них и думаешь:

«О чем вообще так называемое «образование»?» В моем классе абсолютное большинство девочек 4 раза в неделю таскались в музыкальную школу. Я таскалась те же 4 раза в художественную.

Я свою школу очень любила, но вовсе не потому, что там меня учили рисовать (к рисованию у меня там как раз отбили всю охоту). Зато я с учительницей вела политико-культурные беседы, пока нам, детям, положено было штриховать гипсовые головы и натюрморты с дохлыми птицами.

Сейчас одна моя нью-йоркская подружка героически изводит собственных детей бесконечными музыкальными штудиями.

Граждане-лоботрясы, встреченные нами в метро, скорее всего, считаются неблагонадежными, в музыкальной школе не учились, возможно и читают-то с трудом. Кто знает?

Но, отжигают неподецки!

Мощь, размах и удаль. Бледнолиции офисные крысы, зачарованно подцокивающие веселым неграм в переходе на Union Sq, конечно, в жизни такой свободы и радости от музыки не почувствуют.

Художники и евреи.

Напрасно я решила, что художники люди безнадежно отчаявшиеся.

Судя по замечательным описаниям юзера paslen, обсуждения на тему «Возрождение Еврейских Местечек» проходили очень бурно.

Архитекторы и художники по очереди выходили со своими почеркушками на лобное место и рассказывали об идеях, пришедших в первые дни жизни в Ш. Преобладали завиральные проекты, типа выгораживания в Шарогороде оффшорфной зоны свободной для торговли и, например, употребления травы; наведения мостов между холмами, установления огромной статуи Майкла Джексона, завоза евреев на автобусах (своих евреев в Шарогороде осталось не более двух десятков,а куда местечку без оных?); превращения в Шаргород в совершенно закрытую, автономную зону, пуск по улице Ленина антикварного трамвая (в противовес мегаполисам, избавляющимся от этого, якобы, устаревшего вида общественного транспорта); проведение в Шарогороде фестиваля воздушных шаров, роспись элеватора, торчащего над городом и видимого с любой точки парой целующихся белых лебедей, установка, оммажем местной традиции ставить кресты на развилках дорог, большого креста из стеклобетона с каким-то сложным внутренним решением, контрастирующим с внешним решением и т.д., всего и не упомнишь. Кто-то разрабатывает проекты фонарей, реагирующих на датчики движения (важная, между прочим, проблема — ночи в Шаргороде смоляные, беспросветные), кто-то занимается проектом реконструкции винзавода, Алекс и Соня думают о реконструкции синагоги, в которой неутомимый Погорельский собирается открывать музей современного искусства. Есть тут ещё и детская архитектурная студия. Киевский художник Филипп и автор московского «Атриума» на Курской Кирпичев возятся с детьми, на плечах которых хрупкое шаргородское будущее.

Насколько я понимаю, религиозных евреев такие планы «возрождения» должны бы опечалить.

Однако, у евреев структура сетевая и заточенная под продуктивные внутренние конфликты.

Я всегда вспоминаю анекдот, который мне рассказала мама моего любимого детского друга Софа Левитан:

Попав в кораблекрушение, еврей выплыл на необитаемый остров. Обсох, напился воды и сразу же принялся строить две синаноги.

Удивился Б-г и спрашивает еврея: «Зачем тебе две синагоги? Это же необитаемый остров.»

«Как зачем?»- отвечает еврей. «Потому что, в одну я буду ходить, а в другую — ни ногой!»

Жмеринка.

А вот так выглядит Жмеринка.

Никогда там не была и всегда считала, что это место , как и Бобруйск, существует только в народном фольклоре.

взято у [info]paslen

Шаргород. Два фотографа — два взгляда.

Когда мне показывали старинное еврейское кладбище, где похоронены многие велики цадики, то Борис Хазин, начальник почты, сказал мне: «У нас в городе никто больше не умирает!»

— Неужели настало бессмертие, — спросил я. — Нет, просто все уехали, — отвечал он.

— пишет plucer

Дана фотографирует в Шаргороде.

Дана ездила летом в путешествие по еврейским местечкам и привезла много фотографий Шаргорода.

Город у нее выглядит местом живым и любопытным.

Они приехали в город большой тусовкой исследователей еврейской истории. Их задача, насколько я понимаю, была вполне практической: они собирались воссоздать, для себя и для тех, кому они об этом смогут рассказать, атмосферу того бывшего Шаргорода.

Леша Плуцер-Сарно (юзер plucer), был частью проекта фестиваля современного искусства.

А художники, как известно, люди безнадежно отчаявшиеся.

Под катом некоторые Данины фотографии.

(no subject)

Рассматриваю фотографии города Шаргорода, старинного еврейского местечка, сделанные plucer

Я и не знала, что город описан Ильфом и Петровым:

«Молодой человек пообедал в столовой «Уголок вкуса» и пошел осматривать город. Он прошел Советскую улицу, вышел на Красноармейскую (бывшая Большая Пушкинская), пересек Кооперативную и снова очутился на Советской. Но это была уже не та Советская, которую он прошел: в городе было две Советских улицы. Немало подивившись этому обстоятельству, молодой человек очутился на улице Ленских событий (бывшей Денисовской). Подле красивого двухэтажного особняка N 28 с вывеской

СССР, РСФСР 2-й ДОМ СОЦИАЛЬНОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ СТАРГУБСТРАХА

молодой человек остановился…».

«Весь город был другого цвета. Синие дома стали зелеными, желтые-серыми, с каланчи исчезли бомбы, по ней не ходил больше пожарный и на улицах было гораздо шумнее, чем это помнилось Ипполиту Матвеевичу. На Большой Пушкинской Ипполита Матвеевича удивили никогда не виданные им в Старгороде рельсы и трамвайные столбы с проводами. Ипполит Матвеевич не читал газет и не знал, что к Первому маю в Старгороде собираются открыть две трамвайные линии: Вокзальную и Привозную. <…> В таких мыслях он дошел до улицы Маркса и Энгельса. В этом месте к нему вернулось детское ощущение, что вот сейчас из-за угла двухэтажного дома с длинным балконом обязательно должен выйти знакомый».

«Дом N 7 по Перелешинскому переулку не принадлежал к лучшим зданиям Старгорода. Два его этажа, построенные в стиле Второй империи, были украшены побитыми львиными мордами, необыкновенно похожими на лицо известного в свое время писателя Арцыбашева. Арцыбашевских ликов было ровно восемь, по числу окон, выходящих в переулок. Помещались эти львиные хари в оконных ключах. <…> Пройдя ворота, залитые туннельным мраком и водой, и свернув направо, во двор с цементным колодцем, можно было увидеть две двери без крылец, выходящие прямо на острые камни двора».

«Остапу пришлось пересечь весь город. Коробейников жил на Гусище — окраине Старгорода. Там жили преимущественно железнодорожники. Иногда над домами, по насыпи, огороженной бетонным тонкостенным забором, проходил задним ходом сопящий паровоз. Крыши домов на секунду освещались полыхающим огнем паровозной топки. Иногда катились порожние вагоны, иногда взрывались петарды. Среди халуп и временных бараков тянулись длинные кирпичные корпуса сырых еще кооперативных домов».

Коммунизм неизбежен?

Вербицкий пишет:

Робот распознает баркоды
Супермаркет Tesco переходит на самообслуживание.

Вместо кассиров поставили робота. Робот распознает

баркоды 666, сканирует, и принимает деньги. Слава роботам!

Между тем, 26% жителей Глазго не работают, не считая

домохозяек, и 20% получают пособие.



Свободный человек не должен работать!



Свободный человек должен бесплатно учиться в университете.



Между прочим, плату за учебу в шотландских

университетах тоже отменили. И для шотландцев,

и для граждан ЕС (кроме Англии).



Коммунизм неизбежен.

Очевидно, что работать больше не нужно.

100 лет назад основная часть населения пахала и сеяла.

В середине прошлого века оказалось, что с этой почетной ролью прекрасно справятся и 3%.

Тут то граждан перебросили на производство товаров народного потребления: одноразовой посуды,

многочисленных одежек, пластиковых игрушек и прочей муры.

Граждане стран третьего мира за 30 центов в день принялись всю эту ерунду производить, а граждане стран золотого миллиарда взялись распространять произведенное.

Работа эта называется маркетинг и сфера обслуживания.

Довольно давно стало понятно, что всю эту пластиковую муру любого фасона и назначения можно будет распечатать на трехмерном принтере.

А с работой кассиров и назойливых маркетологов вполне справятся компьютерные программы.

Вот она — вековая мечта человечества!

Ан нет!

Одновременно с неизбежным технологическим прогрессом, случился чудовищный идеологический регресс.

Называется Неолиберализм.

Выходит примерно следующее: гражданам, которым больше не нужно работать и для которых этой работы просто напросто больше нет, усиленно объясняют, что социальное государство — зло!

Одновременно происходит тотальная приватизация, сокращение социальных программ и пособий.

Куда денутся все эти люди?

Я пока не слышала о планах уничтожения ненужных. А вы?

Я в Бруклине. Фотографии Ноэля.

Я подумываю переехать жить в Бруклин. Там гораздо дешевле, чем Ист Виллидж. Кроме того, это другая

среда. Чего только стоят многочисленные хасиды?

И еще это место, явно напоминает фильм Сталкер. Такой же метафизический постиндустриальный пейзаж.

Брошенные фабрики, отсутсвие деревьев, подозрительные ржавые штуки торчат в самых непредсказуемых местах.

Мы были там в солнечный день. Можно себе представить, что темным пасмурным вечером,

местные достопримичательности покажутся не такими уж дружелюбными.

В Бруклине по-прежнему много старинных прикольных вывесок и надписей.

В этом промышленного вида домике, располагается цветочная оранжерея, где предложено проводить похороны и свадьбы (возможно, в одно и тоже время).

Бешеное количество машин, мостов, гаражей, автостоянок и бензоколонок.

Такое ощущение, что люди тут появляются временно, проживают на птичьих правах.

фотографии Ноэля. Бруклин.

Мы были в Вильямсбурге, около станции Lorimer. Кажется, это очень бедный район, преимущественно населенный религиозными евреями и латинос. Я с удивлением обнаружила, что понимаю, как немного на идиш, так и чуть-чуть на доминиканском испанском. Как будто имеешь странную связь с чудесными инопланетянами.

Очень красивое, странное место.

Пыль, машины, графити.

Ведра с настоящим древестным углем, на котором пекут мацу в старинной еврейской пекарне.

Вот их вывеска.

Бешеное количество прекрасного мусора.

Когда дешевая массовая культура опадает, она приобретает несвойственную ей глубину и значимость.

Нужно бы распечатать эти ноэлевские фотографии.

The Giving Tree.

Купила Бене для упражнений в чтении вслух книжку Сильверстайна The Giving Tree.

Он ее исправно читал, деловито комментируя: «Вот ведь какой неблагодарный мальчик!»

В том месте, где дерево предложило его спилить, а «мальчик» хладнокровно предложение принял, Беня неожиданно разрыдался.

Причем так громко (почти закричал), что я испугалась — может быть, его кто-то укусил, или на него вдруг напала страшная неизвестная болезнь?

Сказка и правда страшная.

Жанр — притча.

Начинается с радужного зачина: мальчик любит дерево, дерево любит мальчика и во всем готово ему услужить: катает на ветках, дарит яблоки, укрывает в тени.

Мальчик взрослеет, у него появляется девочка, взрослая жизнь, работа.

У него все меньше времени, ему скучно играть.

Он хочет денег, он хочет семью, дом и все такое… «не детское».

Каждый раз, когда он приходит к дереву, то ему с радостью что-то отдает:

-сначала яблоки, чтобы он их продал

— потом ветки, чтобы он из них построил себе дом

— потом свой ствол, чтобы он построил лодку и смог уплыть далеко-далеко.

Получая очередной подарок от дерева, мальчик надолго исчезает, а когда появляется, то становится все более и более древним и гадко выглядищим созданием.

«Мальчик» жалуется на усталость, он замкнут.

Ничего хорошего, чем он мог бы поделиться с деревом у него нет. Раньше он с деревом играл, а потом стал только ныть и попрошайничать.

История общения выросшего Мальчика с деревом — это история хладнокровного и детально описанного убийства.

(потому-то Беня так и разрыдался)

Однако, в момент, когда все уже совершенно безнадежно, когда обстановка до предела накалена

и нет никаких шансов на избавление,

«мальчик» притаскивается к дереву умирающим старцем.

Всепрощающее-христианское дерево (одновременно выступающее в роли аидыше-мамы) первый раз за всю историю по-настоящему расстроено. Дереву больше нечего предложить злобному вымогателю.

От него остался один только пенек.

Но и вымогатель так упарился, что ему больше ничего не нужно.

Только посидеть на пенечке. Только отдохнуть.

Последняя фраза в книжке звучит так:

«И дерево было счастливо».

Беня выслушав мое морализаторство о том, что «любовь дороже всего, дереву ничего не нужно было от мальчика, оно было счастливо только тем, что могло мальчику помочь и сделать ЕГО счастливым», укоризненно заявил: «но в конце концов, оно и о себе позаботилось и осталось довольно.»

Однако да.

Похоже, что дерево со своим пожилым неудачником совместно попали в рай.

Так они и просидят на пенечке целую вечность. Потому что ничего кроме них обоих в мире никогда и не было. Все куда-то мальчик бегал, рыскал, напрягался, тужился. А все равно возвратился к Дереву.

Хорошая история.

Безутешная, жестокая.

Очень еврейская.

Я бы хотела почитать первоисточники таких вот еврейских историй.